«Почему врачи тогда даже не намекнули, к чему все идет?» — снова и снова недоумевает Варвара. Ведь у нее к тому времени уже «ушла» одна рука. И наблюдалась она у лучших специалистов Научного центра неврологии, которые, хоть и ставили ей диагноз «шейная миелорадикулопатия», явно понимали, что дело серьезное. «К чему там нужна была врачебная этика?, — голос впервые за время разговора ей изменяет — дрожит, срывается, становится звонким, как колокольчик. — Приди я с родственниками, им бы назвали диагноз, но я приходила одна. И они скрывали. Это неправильно. Врачи ведь меня уже знали. Знали мой оптимизм. Знали, что я не побегу вешаться, топиться. Надо было сразу сказать: это может быть БАС, надо подготовиться так-то и так-то».
Вообще-то, слез она себе не позволяет — по крайней мере, на людях. С хохотом рассказывает, как часто доктора, подробно обо всем расспросив, интересуются: «А вы всегда такая веселая?» и прописывают антидепрессанты. Хотя любому с первого взгляда заметно: жизнелюбия ей не занимать, именно она всех обычно и подбадривает.
Потом Варвара рисует «прелестную» картинку, как собирала справки на получение инвалидности: ходить она уже не могла, коляски не было (пока не инвалид — не положено), и водитель такси на руках носил ее по этажам поликлиники, из кабинета в кабинет. Везде очереди, лифт маленький, ступеньки высокие… Даже если все заключения на руках, будьте любезны обойти врачей еще раз. Не можете — приползите. Так положено. «А через два года мне свою инвалидность доказывать по новой. А то как же, ведь я могу излечиться!» — с задором уточняет Варвара.